Особо опасная особь - Страница 27

Прямой намек на то, что Лина зарабатывает плохо. Что, в сущности, было чистейшей правдой.

Лина презрительно фыркнула. Водород, сказал тоже… Это значит, как минимум, сменить машину. Пересесть с родной, изученной до последнего винтика немки “БМВ” на тихоходного водородного американца — руля нет, в пузе нелепый реактор, скорость не больше сотни, запас хода триста километров… Мерзость.

И все равно, судя по всему, придется это сделать. Потому что денег осталось только на два литра бензина. И потому что ее “бээмвэшка” стоит как три “водород-ника”, и, если ее продать, снова появятся деньги. А кушать, между прочим, тоже хочется.

И побыстрее найти работу, конечно. Только где ее найдешь — такую, какую хочется. Тем более что Лина сама представления не имеет, что именно ей нужно. Все не то, все не так…

— Ладно, — сказала Лина со вздохом, — наливай на все, что там осталось. Кутить так кутить.

* * *

Лина сидела в машине на подземной стоянке, тупо смотрела в окно, никак не могла заставить себя выйти, расстаться с любимой тачкой — надолго, может быть навсегда.

Все ведь так просто на самом деле. Позвонить в компанию “Скайкросс” — прямо сейчас. Позвонить, сказать, что возвращается. Она ушла спокойно, без скандала, репутация ее не подмочена, они возьмут ее назад без неистовой радости, но и без особых проблем — пилоты ее класса нужны всегда. В космос, само собой, допустят не раньше чем через полгода, да и в атмосферу — после противной двухнедельной рестажировки, но уже завтра она гарантированно получит аванс и сможет хотя бы поесть в приличном ресторане нормальную еду, а не пропитанный жиром мусор из фаст-фуда…

Нет, нет. С нее хватит. Последний полет едва не угробил ее. Хватит.

Проблема в том, что она не может никому сказать о своих способностях. Объявление в борде: “Пробегаю милю за полторы минуты, питаюсь вкусными ядами, дышу любой дрянью”. Для выступлений в цирке — в самый раз. Только кто ей даст выступать — с таким-то набором утилит? Дяденьки из ЦРУ вычислят ее за две секунды. Поймут, что она переделанная. И упекут в какую-нибудь секретную лабораторию — на всю жизнь.

Запиликал видеофон, Лина глянула на определитель. Отец. Она не разговаривала с ним уже две недели — делала вид, что связь отключена. Пожалуй, на этот раз поговорить все-таки придется.

— Привет, пап, — сказала Лина.

— Лина, нам нужно встретиться, — на экране появилось лицо отца. — Я очень беспокоюсь…

— Хорошо, пап. Хорошо.

— Через два часа. В моем офисе. Ты можешь подъехать?

— Нет, пап. — Лина тряхнула головой. — То есть да, только… Мне не на что ехать, извини. Придется тебе прислать за мной машину.

— Куда? — лицо на экране помрачнело. — Где ты находишься?

— Я буду дома.

— Ты голодная? Лина, ты ела сегодня?

— Ела. Ладно, до встречи, пап. Лина выключила телефон.

* * *

Стопятнадцатиэтажный билдинг на Челленджер-Стрит — сверкающий стеклом параллелепипед, устремленный в блеклое летнее небо, увенчанный двадцатиметровым шпилем. Три этажа в самой серединке занимает компания “Маунтин скиллз”. Крупная фирма, торгующая оборудованием для альпинизма. Генеральный директор компании — Джозеф Горны.

Фамилия Лины — Согпу. Такая вот смешная фамилия. Лина Горны. А директор “Маунтин скиллз” — ее папа.

Альпинистское снаряжение доставалось Лине бесплатно — всегда, с самого детства. В последний раз она воспользовалась им в тот день, когда влезла в окно Шона. Она основательно занималась скалолазанием в детстве. Потом это надоело ей — любовь к полетам перевесила все. Теперь надоели и полеты.

“Буду путешествовать по всему миру, — вспомнила Лина слова Виктора Дельгадо, — буду в одиночестве лазить по скалам, бродить в джунглях, добывать пищу голыми руками и жарить мясо на костре”.

Она могла бы делать сейчас то же самое — в этот самый момент. Висеть на веревке где-нибудь в горах Вайоминга. Медленно карабкаться вверх, подобно человеку-пауку, цепляться пальцами за малейшие трещинки в старом базальте, — бесконечно одинокая, безгранично свободная.

Только Лина вовсе не жаждала одиночества.

Она украла у Виктора Дельгадо тот дар, что предназначался только ему. И не знала, что с ним делать. Она надеялась, что время сотрет боль, выветрит кошмары из памяти, снова сделает ее нормальным человеком. Но это не произошло до сих пор, и не было надежды, что произойдет в дальнейшем. Стансовские гены, пиявками присосавшиеся к хромосомам, изменили ее личность — грустный, но уже очевидный факт. К счастью, не сделали ее злее, грубее, бесчеловечнее — чего можно было ожидать, но обострили все эмоции, превратили, в сущности, в неврастеничку. То, что раньше воспринималось спокойно, например криминальные новости, теперь неожиданно вгоняло Лину в слезы. Ей стало трудно находиться среди людей — чувствовать их неестественность, делать вид, что не замечает обычной для людей лжи.

С ускоренной мышечной реакцией дело тоже обстояло не самым лучшим образом. В последнем своем полете на скипере Лина вдруг почувствовала неудержимое желание разогнаться до невероятной, убийственной скорости — пальцеглаз проснулся помимо ее воли. Перегрузка угробила бы всех пассажиров — примитивно, неотвратимо. Слава богу, это был лайнер среднего класса — наличествовал второй пилот, Лина передала ему управление, сослалась на страшную боль в животе и немедленно сбежала из кабины. Нарушая все инструкции, засела в туалете до конца полета и с ужасом смотрела на свои пальцы — дрожащие от возбуждения, от желания добраться до рычагов управления и врубить скорость на самый максимум. Естественно, после приземления ей предложили немедленно пройти медкомиссию. Само собой, она отказалась. Она предпочла уволиться в тот же день.