— Чем же Тутмес перестал тебя устраивать?
— Он доставлял немало радости. Но ты дашь больше, много больше.
— Не понимаю… — Виктор помотал головой. — Что именно тебе нужно, червь? Чего ты хотел от Тутмеса? Чего хочешь от меня? В чем состоит твоя радость?
— В твоем унижении.
— Унижении? — Виктор скептически хмыкнул. — Все-таки ты галлюцинация, и я выведу тебя на чистую воду. При чем тут унижение? Не хочешь ли ты сказать, что в прежней своей жизни унижал неразумных стансовских хищников?
— Нет, конечно. Увы, их нельзя унизить, нет у них такого чувства. Но, войдя в человека, я познал новые изысканные блюда. Гнев, злость, стыд, разочарование — сокровища для настоящего гурмана.
— Тебе нравится страдать?
— При чем тут я? Страдать — это твой удел. А я буду внимать твоим мукам, наслаждаться их силой и чистотой. Меня приведут в восторг твой страх, твоя боль, твое ощущение полной беспомощности. Твое понимание, что рухнули все планы, что ты упал с вершины мира в выгребную яму, стал нижайшим из отбросов и нет больше надежды. Это моя еда, человечек.
Виктор закрыл глаза, нажал на веки пальцами, радужные круги поплыли в кромешной темноте.
Наваждение. Дурацкое наваждение.
Нет, не стоит обманывать себя. Это все же реальность. И его, Виктора, задача — справиться с этой реальностью. Устранить ее, как устранял он все, что мешало ему в жизни.
— Значит, во всем виноват ты, хиту? — спросил Виктор. — Это ты управлял событиями на Слоне?
— Да. Я спланировал все, что произошло. Здесь, на астероиде, два месяца шел спектакль с участием трех актеров, и ты полагал, что являешься его постановщиком. Ты ошибался. Режиссером был я. Я давно приметил тебя — еще тогда, когда ты общался с Тутмесом по видеофону. Я положил на тебя глаз. Ты алмаз в моей коллекции, надменный хай-стэнд, мизантроп и блестящий ученый Виктор Дельгадо. Адекватно унизить особь, ценящую себя столь высоко, — высшее искусство. Два года, пока Тутмес жил на Слоне в одиночестве, я вынужден был ждать. Но пятьдесят один день, проведенный в твоей компании, с лихвой компенсировал мой голод.
— Почему ты оказался в аквариуме? — перебил его Виктор. — Ты, кажется, должен был жить внутри Тутмеса?
— Я знал, что оставаться в Тутмесе опасно. Предчувствовал, что ты будешь избивать его при любом удобном случае, и не хотел пострадать при этом. Я весьма живуч, могу пролежать на открытом воздухе почти сутки, такое бывало в моей жизни не раз. Но подстраховаться не мешает, согласись, особенно если имеешь дело со столь злобной бестией, как Виктор Дельгадо. Ваша цивилизация развилась до такой степени, что червей-лентецов можно содержать в комфортных условиях. И я позволил себе отдельный, хорошо обустроенный аквариум.
— И что? Теперь мне предстоит возить этот аквариум с собой?
— Не надейся, — Хиту сухо рассмеялся, кашляющий его смешок точь-в-точь напоминал сардонический смех Виктора. — Я буду в тебе, раб. Буду до тех пор, пока не решу сменить раба. Только не думай, что я когда-нибудь оставлю тебя и уйду. Я уйду не раньше, чем прежний раб умрет тяжелой, отвратительной смертью. Ты убил Тутмеса, и я познал смерть раба. Это оказалось пиком наслаждения, человечек. Тем, ради чего стоит жить.
— Ублюдок, — просипел Виктор, содрогаясь в желудочных спазмах. — Сгинь, наваждение. Сгинь к чертовой матери.
— Ты уже унижен, — прокомментировал червь. — Ты напрудил в штаны, от тебя воняет. Неплохо для начала. Пожалуй, прелюдию пора заканчивать. Иди сюда, человечек, приступим к первому акту.
— Не пойду, — шепнул Виктор, наблюдая, как ноги вздергивают его вертикально вверх и делают первый шаг, как руки вытягиваются вперед, тупо скрючив пальцы. — Нет. Нет…
— Иди, человечек. Иди.
— Почему ты не взял Лину? — спросил Виктор, шагая вперед тяжело, неуверенно, подобно киношному зомби. — Она красивая, здоровая. Ее можно унизить сильно, изящно, затейливо. И жить в ее теле много лет, много больше, чем в моем…
— Она не подходит мне. Не хочу брать в рабы тех особей, что не познали удовольствия от унижения других. Девушка слишком молода, слишком чиста. Она не переступала через трупы врагов. Слишком пресная пища. Она в подметки тебе не годится. Ты в состоянии оценить мой комплимент, человечек Виктор? На твоем месте я бы гордился.
— Возьми Лину. Пожалуйста…
— Хватит болтать! — рявкнул голос. — Подними крышку аквариума.
Виктор не мог вымолвить ни слова — язык отказался слушаться. Слезы лились по его щекам, оставляли на них горячие дорожки. Дрожащие пальцы отщелкивали фиксаторы, прижимающие крышку, — один за другим. Нажатие на кнопку — и крышка плавно поднялась вверх. Червь уже отцепился от питающей его трубки, плавал в густой зеленой жидкости. Затхлая вонь ударила в ноздри Виктора.
— Возьми меня, человечек. Возьми. Только аккуратнее.
Аккуратнее… Будет тебе аккуратнее. Раздавить проклятую глисту. Сломать барьер, вырваться хоть на миг из тисков чужой воли. Всего лишь секунда — ему хватит…
— Давай быстрее, мне надоело плавать в этом прокисшем супе. Хочу в тебя, человечек.
Виктор опустил руку в противно теплый гель, медленно обхватил червя пальцами. Раздавить тварь, использовать последний шанс. Тело хиту оказалось неожиданно жестким. Виктор стиснул зубы, резко вдохнул и бросил всю силу, всю волю и ненависть в пальцы. Бесполезно. Мышцы не отреагировали — даже, кажется, расслабились еще больше.
— Теперь это мои мышцы, — сказал червь. — Ты будешь делать ими то, что я захочу. Вытаскивай меня.
Виктор поднял руку. Червь свисал с его ладони с двух сторон, пульсирующие волны пробегали по плоскому членистому телу, струйки зеленой слизи стекали обратно в аквариум.